Плоть и серебро - Страница 3

Первая брешь в этой фантазии появилась, когда по дороге к микробазе сгорел один из главных двигателей ее крошки. В ангар она влетела, но они застряли на станции Иксион, пока малышку не починят.

Но где — это было на самом деле не важно, и надетые для встречи открытая блузка из прозрачного желтоватого шелка, черная юбка в обтяжку, открывавшая примерно милю длины ног, — это было рассчитано на приведение плана в действие даже в аварийных обстоятельствах места. Как и ее предложение пойти в спешно снятый ею номер, чтобы «освежиться» — кодовая фраза прежних дней.

Он сигнал принял, но стал жаловаться на плохую еду в шаттле и спросил, нельзя ли сначала где-нибудь перекусить.

Да, она так на него набросилась — неудивительно, что бедняга чуть попятился! Обругав себя за слишком поспешные действия, слишком сильный напор, она отвела его в этот ресторан. Надо было помнить, что с их последней встречи много воды утекло под мост — тот мост, который она сама и сожгла. Чтобы построить новый на столько лет ниже по течению, понадобятся время и терпение.

Но так близко от него очень трудно терпеть.

— А перчатки тебе зачем, Гори? — спросила она, чтобы прервать вползающее между ними молчание. — У тебя пунктик насчет защиты твоих чудесных рук хирурга?

Он рассмеялся:

— Что-то вроде этого. — Она не могла не заметить, что улыбка у него слегка болезненная, а смех вроде как неубедительный. Он, избегая ее взгляда, выпил залпом полбокала вина, которое только что себе налил.

Да ладно, — сказала она, гадая, что сказала лишнего, и пытаясь это загладить. — Это ерунда. Я вот свои застраховала на сто пятьдесят миллионов.

При этих словах он поднял на нее глаза:

— Правда?

Она кивнула, подняв руки и играя длинными тонкими пальцами.

— Еще бы. Эти лапоньки берут глины на пятьдесят кредитов и превращают ее в скульптуру ценой в сто тысяч.

— Ты теперь столько получаешь? — Он усмехнулся и качнул головой. — Я помню, как ты впервые получила тысячу.

Элла улыбнулась. Еще одно воспоминание…

— И я помню.

Но куда лучше она помнила, как они отметили это событие. Он сделал этот вечер незабываемым — обед и шампанское, номер в пятизвездочном отеле и десятизвездочный секс. Но больше всего ей запомнился его глубокий и абсолютно лишенный себялюбия восторг от ее достижения.

Не прошло и четырех месяцев, как она все это поломала, утомленная своим вторым местом после этой стервы — Госпожи Медицины, и при этом случайно освободила себя и все свое время для искусства и поиска еще больших богатства и славы.

И даже сейчас она точно не знала, что было поводом, а что причиной.

— Похоже, ты преуспеваешь, Элла.

По крайней мере в карьерном смысле. Она пожала плечами:

— Так мне говорят мой агент и бухгалтер.

Правду сказать, она с тех пор стала почти до абсурда богатой и знаменитой. В мире искусства она взошла, как комета. Ее называли живой легендой. Каждая ее новая работа вызывала аукционную войну. Для нее, почти патологической затворницы, одиночество всегда было важно невероятно. Сейчас она могла огребать его лопатами, живя в блестящей изоляции собственной микробазы неподалеку от исследовательской станции в таком одиноком месте, что и представить себе трудно. У нее было все, что она в жизни желала.

Кроме жизни.

Она глядела на Марши, думая, уж не резкий ли аромат ее отчаяния заставил его насторожиться. Оно, наверное, исходит от нее волнами.

Оказалось, что он был единственной большой любовью всей ее жизни. Конечно, бывали у нее за эти годы случайные любовники, но ничего похожего на то, что было у них тогда, близко даже не было.

Последнюю пару лет она ощущала себя пустой и хрупкой, как собственный фаянсовый бюст. И мысли ее осе время возвращались к тому времени, когда у нее был Гори, и вспоминалось это время как высшая точка жизни. А глядя вперед, она видела перед собой скользкий спуск к ее низшей точке. Господи, даже дураки-критики стали говорить о «меланхолическом чувстве экзистенциального одиночества, начавшего пропитывать ее творчество».

Страшась сгущающегося вокруг будущего, она стала искать возрождения прошлого. Она не молила Гори прямо приехать к ней, но была готова использовать и такой способ. Одна только весть, что он приезжает, наполнила ее новой энергией надежды. Последние ее работы, которые поедут в сторону солнца обратной почтой, будут проданы за еще невиданные цены — в этом она не сомневалась.

Но сцена встречи с ним, которую она себе вообразила, отличалась от реальной еще и другим. Конечно, она понимала, что он изменился, но не только время отличало сложившийся у нее образ от человека, сидящего по ту сторону стола.

Волосы его отступили назад, оставив наверху только несколько не уверенных в себе прямых черных прядей. Это со многими мужчинами случается, но большинство все же не забывает восстанавливать волосы. Лицо, когда-то круглое и пышущее здоровьем, усохло до суровой костистости, изрезалось складками и морщинами усталости. Серые глаза запали, под ними синяками висели мешки. Он к тому же сильно похудел, и широкое коренастое тело казалось костлявым, изголодавшимся.

Так сильно он изменился, что при первом взгляде на него в шлюзе шаттла она решила, что он болен. У него был вид человека, которого грызет изнутри что-то неумолимое и непрощающее.

Но когда она крепко обняла его, ощутив тепло его рук, его лицо, припавшее к ее груди, наплыв ощущений и воспоминаний окатил ее с такой силой, что чуть не подломились колени. Как будто вернулась домой из страшного далека, где не было ни тепла, ни уюта.