— А вы тоже можете принять дозу, старина. Вы уже одной ногой в могиле, а другой на банановой корке. Так чего вы не хотите со мной выпить? Неудача любит компанию.
Кулак игнорировал предложение.
— Вы только осаждены… не разбиты. Сдаваться… преждевременно. Выход может быть… прямо перед вами.
Марши хихикнул и поднял стакан.
— А как же. Вот он. — Еще глоток. — И вкус у этого выхода приятный.
— Нет! — проскрежетал старик, нетерпеливо тряхнув головой. — У каждой темной тучи… есть серебряная изнанка.
Марши зареготал.
— Ага! Как это там? «Темнее всего всегда перед рассветом».
Глаза Кулака полыхнули злобой.
— Не стройте… дурачка! Слушайте меня… внимательно. У каждой темной тучи… есть серебряная изнанка! — Он судорожно вдохнул, закашлялся. — Это важ… важно!
— А все, что тебе нужно, — это любовь, — радостно согласился Марши, опуская руку погладить костлявую щеку. — Может быть, вы предпочитаете пить в одиночку. Как я. Меньше отвлекающих моментов.
Он отсалютовал Кулаку стаканом и повернулся к двери.
— Я потом зайду посмотреть, как вы, — бросил он через плечо. — А вы бы наслаждались жизнью, пока еще можете, старый вы мешок гноя. Время-то уходит.
— Помните… что я сказал! — просипел Кулак, подходя так близко к крику, как позволяли обрывки легких. — Темная… туча! Серебряная… изнанка! Это важ… важно!
Марши поспешил к пульту связи, как только за ним закрылась дверь клиники. Бросившись на стул, он испустил глубочайший вздох облегчения.
Джон Хален уже ждал его на связи, и вид у него был тревожный. При виде Марши, живого после визита в логово Кулака, он испустил вздох облегчения.
— Привет, док! — сказал он. — Как оно там?
Хороший вопрос. Кулак учуял бы притворство быстрее, чем запах виски, и потому пришлось балансировать на самой грани истины, а это требовало полной сосредоточенности. И чувство было такое, будто прошелся по канату толщиной с молекулярный слой над пропастью, полной ядовитых змей, и все же перешел ее. Зато все тело после этого перехода стало липким от пота.
— Скоро будем знать. Попробуйте на файлах Кулака такую фразу: «У каждой темной тучи есть серебряная изнанка».
— Это сказал Кулак? — с сомнением переспросил Джон.
— И не один раз. — Он поднял серебряные руки. — А может быть, она открывает запертые файлы с информацией по программе Бергмана.
— Ладно, запустим ее. — Джон отвернулся от объектива и начал пробовать парольную фразу. Марши ждал, слушая до боли медленное клацанье клавиш у Джона. Остаточное напряжение после попытки блефовать против Кулака заставляло нервничать в нетерпении. Казалось, Джон будет возиться вечно. Он напомнил себе, что тому не только работать с клавиатурой, но и делать это половиной одной руки.
— Твою мать! — выдохнул Джон, глядя мимо экрана с вытаращенными глазами. — Нам только что открылось сто шестьдесят с чем-то мегов прошитых данных! — Он вгляделся пристальнее и кивнул своим мыслям. — Вы были правы, док. Кажется, это все по программе Бергмана.
Марши обмяк на стуле. Гипотеза, что Кулак даст ему что-то полезное, что-то такое, что удержит партнера в игре, если Кулак сочтет, что тот решил сдаться, пришлась в точку. Риск окупился. Проблема в том, что в файле не обязательно содержатся хорошие новости. Скорее всего даже очень плохие. И отдан он был только потому, что Кулак был уверен: его содержимое заставит Марши остаться участником. Возможно даже, что Кулак раскусил его блеф и с самого начала собирался ему этот файл выдать.
Был только один способ выяснить.
— Вы мне его не передадите?
— Уже над этим работаю, — кивнул Джон с отсутствующим видом. Потом посмотрел снова на Марши: — Вот он. Я его тоже пробегу — просто на случай, если там есть пароли к другим закрытым файлам.
— Надеяться можно, но этот старый монстр ничего бесплатно не дает.
— Кроме неприятностей. Как вы это из него вытащили? Пыткой?
Марши покачал головой.
— Я просто показал ему, как выглядит ситуация с моей точки зрения, и убедил, что собираюсь все бросить.
Эта роль не потребовала больших актерских способностей. Слишком она была близка к неприятной правде жизни.
— Но на самом деле вы же не собираетесь все бросить?
— Во всяком случае, не сейчас.
Хотя ничего похожего на оптимизм он не испытывал. Если твое прошлое предсказывает твое будущее, он был приговорен к поражению.
Приговорен.
Именно это слово гудело у него в мозгу набатом уже два дня. Не было часа, чтобы не слышался этот звон. Он глянул на бутылку из-под скотча, взятую с Ананке. При каждом взгляде на бутылку он вспоминал о ней, но не мог заставить себя убрать бутылку с глаз долой.
— Кстати, — сказал он как бы между прочим, но не обманул даже себя самого, — как там Ангел?
Внутри у него все сжалось при виде выражения лица Джона.
— Не слишком хорошо, — медленно ответил тот. — Она заставляет себя работать, как машину какую-то. По двадцать — тридцать часов подряд. Ест она этой манны как раз столько, чтобы душа не рассталась с телом. Иногда забивается к себе в комнату — я думаю, поспать, и остальное время только работает. И…
Он замялся, явно решая, сколько еще сказать.
Нежелание Джона вываливать на Марши дополнительные неприятности можно было оценить, но от него только страшнее стало думать, что же остается не сказанным.
— Все мне расскажите, — спокойно сказал он. — Я должен знать.
— Ладно. Дэнни Хонга вы помните?